Мораль и право: Добрая совесть и Конституция

Казалось бы, для того и существует писаная норма закона, чтобы, отложив в сторону наше (властное, судейское) понимание “революционной целесообразности”, “добросовестности” и прочих морально-политических категорий, эту норму применить буквально. Конечно, жизнь богаче любой нормы. Каждый закон несовершенен. Однако юридическая практика за долгие годы обрела способность находить законное решение при наличии правовых пробелов. Для этого существует система принципов, презумпций, часто прямо закрепленных в законе. Например, презумпция невиновности. Или презумпция толкования в пользу подчиненной стороны неустранимых сомнений, неясностей и противоречий правовых актов. Презумпция добросовестности.

Сама по себе презумпция не отменяет и не изменяет положений каких-либо норм. Конечно, если эти нормы прямо не противоречат презумпциям. Попробую пояснить. Презумпция невиновности предполагает, что всякое лицо априори предполагается невиновным в каком-либо правонарушении, пока не будет доказано обратное в установленном порядке. При этом термин “вина”, имеющий в обычной жизни много смысловых, эмоциональных и прочих оттенков, в жизни юридической имеет четко установленное место, прямо описанное законом. Последствия признания лица виновным установлены прямо и недвусмысленно. Виновен ты или нет — это нисколько не умаляет твои права, определенные законом. Виновные лица не лишаются права на льготный проезд в автобусе (если оно есть) или, к примеру, права на льготные вычеты по подоходному налогу. Вот если с виной доказаны и иные составляющие правонарушения, то в результате вступления в силу решения суда могут наступить последствия, ограничивающие гражданина или организацию в правах.

Еще раз: презумпции ни в коей мере не направлены на ограничение прав лиц, которым они посвящены. Признание лица виновным не умаляет его прав и гарантий, предоставляемых процессуальным правом. А признание кого-либо недобросовестным уж точно никак не умаляет его права и гарантии, предоставленные административным, в частности налоговым законодательством, поскольку в этом законодательстве про добросовестность налогоплательщика вообще ничего не сказано.

Внимательный читатель может возразить. Как же ничего не сказано, если наш Конституционный суд в своем определении от 25.07.2001 № 138-О сказал буквально следующее: “По смыслу положения, содержащегося в пункте 7 статьи 3 Налогового кодекса РФ, в сфере налоговых отношений действует презумпция добросовестности налогоплательщиков”. Далее эта фраза слово в слово стала кочевать по другим определениям уважаемого КС.

Для начала дословно приведем п. 7 ст. 3 НК: “Все неустранимые сомнения, противоречия и неясности актов законодательства о налогах и сборах толкуются в пользу налогоплательщика (плательщика сборов)”.

Впервые понятие “добросовестный налогоплательщик” (определения этого термина в налоговом законодательстве РФ нет) появилось в известном постановлении КС от 12.10.1998 № 24-П. А первое поражение в правах налогоплательщика недобросовестного было отмечено в 2001 г. в указанном выше определении № 138-О. “Исходя из этой презумпции в пункте 3 мотивировочной части постановления (№ 24-П. — Авт.) специально подчеркивается, что конституционные гарантии частной собственности нарушаются повторным списанием налогов в бюджет с расчетного счета ТОЛЬКО добросовестного налогоплательщика. Следовательно, на недобросовестных налогоплательщиков не распространяются те выводы, которые содержатся в его мотивировочной и резолютивной частях, и принудительное взыскание в установленном законом порядке с недобросовестных налогоплательщиков не поступивших в бюджет налогов не нарушает конституционные гарантии права частной собственности”.

Здесь не зря выделено словечко “только”. Без этого “только” по законам логики не должно быть дальнейшего “следовательно”. Но этого “только” в постановлении № 24-П нет. Маленькая подтасовочка КС породила снежный ком очень интересных последствий. Хотя, если внимательно читать это определение, КС ни в коей мере не подменяет и не дополняет существующих норм налогового законодательства. Принудительное взыскание не поступивших в бюджет налогов даже с недобросовестных налогоплательщиков должно производиться в установленном законом порядке. В последующих решениях КС эта позитивная мысль нашла дальнейшее развитие. Например, в определении от 16.10.2003 № 329-О прямо указано: “Правоприменительные органы не могут истолковывать понятие "добросовестные налогоплательщики" как возлагающее на налогоплательщиков дополнительные обязанности, не предусмотренные законодательством”.

На этом, казалось бы, можно было поставить жирную оптимистическую точку. Конституционный суд в полном соответствии с Конституцией (ст. 125) и законом о себе самом (ст. 3) не может изменять норм действующего законодательства, поскольку является не законодательным органом, а только судебным органом конституционного контроля (п. 1 Закона о КС). Введение (правда, без определения) понятий “добросовестный налогоплательщик” и “недобросовестный налогоплательщик” никак не позволяет вменить в отношении последнего какие-либо обязанности, не предусмотренные законом, или лишить его законных прав.

Более того, в определении № 138-О КС дает налоговым органам подсказочку, как отстаивать бюджетные интересы без лишних фантазий, не нарушая действующее законодательство: “В случае непоступления в бюджет соответствующих денежных средств для установления недобросовестности налогоплательщиков налоговые органы вправе — в целях обеспечения баланса государственных и частных интересов — осуществлять необходимую проверку и предъявлять в арбитражных судах требования, обеспечивающие поступление налогов в бюджет, включая иски о признании сделок недействительными и о взыскании в доход государства всего полученного по таким сделкам, как это предусмотрено в пункте 11 статьи 7 закона РФ “О налоговых органах Российской Федерации”.

Признавать сделки недействительными в суде — дело непростое. Оно требует некоей юридической квалификации, формирования достаточной доказательственной базы. Это трудно и неинтересно. Гораздо проще представлялось нашим правоприменителям творчески развить порочную логическую цепочку, изобретенную КС.

Вот эта цепочка еще раз. Какая-то норма права распространяется на добросовестных налогоплательщиков. С этим трудно спорить, поскольку наш НК не подразделяет налогоплательщиков на “зелененьких” и “рыженьких”. И если его норма распространяется на всех, то она, безусловно, распространяется на добросовестных.

Но если сказать: “Данная норма распространяется ТОЛЬКО на добросовестных налогоплательщиков”, то это уже обман.

А если сказать после этого: “Данная норма НЕ распространяется на недобросовестных налогоплательщиков”, то это логический вывод, основанный на обмане.

Широкомасштабное применение этого софизма началось с тотальной борьбы с возвратом экспортного НДС. Сначала налоговым органам, а затем и арбитражным судам показалось весьма заманчивым не разбираться с юридической квалификацией действий налогоплательщика в рамках законодательства, а объявить эти действия недобросовестными. Ведь критериев добросовестности в законе как не было, так и нет. А затем торжественно объявить, что незачем такому буке претендовать на право, предоставленное ст. 165 НК. Хотя все позиции, формально необходимые для получения такого права и прописанные в этой статье, никем не оспариваются.